Автор:
Admin Раздел:
Классика
Страницы:
1 [2] [3]
Недавно в публичном доме одного из поволжских городов служил человек лет сорока, по имени Васька, по прозвищу Красный. Прозвшце было дано ему за его ярко-рыжие волосы и толстое лицо цвета сырого мяса. Толстогубый, с большими ушами, который торчали на его черепе, как ручки на рукомойнике, он поражал жесстоким выражением своих маленьких бесцветных глаз; они заплыли у него жиром. блестели, как льдины, и, несмотря на его сытую, мясистую фигуру, всегда взгляд его имел такое выражение, как; будто этот человек был всегда смертельно голоден. Невысокий и коренастый, он носил синий казакин, широкие суконные шаровары и ярко вычищенные сапоги с мелким набором. Рыжие волосы его вились кудрями, п, когда он надевал на голову свой щегольской картуз, они, выбиваясь из-под картуза кнерху, ложились, на околыш картуза,- тогда казалось, что на голове у Васьки и надет красный венок. Красным его звали товарищи, а деивицы прозвали его Палачом, потому что он любил истязать их. В городе было несколько высших учебных заведений, много молодежи, поэтому дома терпимости составляли в нем целый квартал: длинную улицу и несколько переулков. Васька был известен во всех домах этого квартала, его имя наводило страх на девиц, и, когда они почему-нибудь ссорились и вздорили с хозяйкой,- хозяйка грозила им: Смотрите вы!.. Нс выводите меня из терпения,- а то как позову я Ваську Красного!.. Иногда достаточно было одной этой угрозы, чтоб девицы усмирились и отказались от своих требований, порой вполне законных и справедливых, как, например, требование улучшения пищи или права уходить. из дома на прогулку. А если одной угрозы оказывалось недостаточно для усмирения девиц,- хозяина звала Ваську. Он приходил медленной походкой человека, которому некуда было торопиться, запирался с хозяйкой в ее комнате, к там хозяйка укалывала ему подлежащих наказанию девиц. Молча выслушав со жалобу, он кратко говорил ей: - Ладно… И шел к девицам. Они бледнели и дрожали при нем, он это видел и наслаждался их страхом. Если сцена разыгрывалась в кухне, где девицы обедали и пили чай,- он долго стоял у дверей, глядя на них, молчаливый и неподвижный, как статуя, и моменты его неподвижности были не менее мучительны для девиц, как и те истязания. которым он подвергал их. Посмотрев на них, он говорил равнодушным и сиплым голосом: - Машка! Или сюда… - Василий Мироныч! - умоляюще говорила девушка.- Ты меня не тронь! Не тронь… тронешь - удавлюсь я… - Иди, дура веревку дам! - равнодушно, без усмешки говорил Васька. Он всегда добивался, чтоб виновные сами шли к нему. - Караул кричать буду… Стекла выбью!..- задыхаясь от страха, перечисляла девица все, что она может сделать. - Бей стекла,- а я тебя заставлю жрать их! - говорит Васька. 11 упрямая девица сдавалась, подходила к Палачу; если же она не хотела сделать этого, Васька сам шел к ней, брал ее за волосы и бросал на пол. Ее же подруги, - а зачастую и единомышленницы,- связывали ей руки и ноги, завязывали рот, и тут же, на полу кухни и на глазах у них, виновную пороли. Если это была бойкая девица, которая могла и пожаловаться, ее пороли толстым ремнем, чтобы не рассечь ее кожу, и сквозь простыню, смоченную водой, чтоб на теле не оставалось кропоподтеков. Употребляли также длинные и тонкие мешочки, набитые песком и дресвой,- удар таким мешком по ягодицам причинял человеку тупую боль, и боль эта не проходила долго… Впрочем, жестокость
наказания зависела не сголь-ко от характера виновной, сколько от степени ее вины и симпатии Васьки. Иногда он и смелых девиц порол без всяких предосторожностей и пощады; у него в кармане шаровар всегда лежала плетка о трех концах па короткой дубовой рукоятке, отполированной частым употреблением. В ремни этой плетки была искусно вделана проволока, из которой на концах ремней образовывалась, кисть. Первый же удар плетки просекал кожу до кистей, и часто, для того, чтобы усилить боль, па иссеченную сипну приклеивали горчичник или же клали тряпки, смоченные круто соленой водой. Наказывая девиц, Васька никогда не злился, он был всегда одинаково молчалив, равнодушен, и глаза его не теряли выражения ненасытного голода, лишь порой он прищуривал их, отчего они становились острее… Приемы наказании не ограничивались только этими, нет - Васька был неисчерпаемо разнообразен, и его изощренность в деле истязания девиц возвышалась до творчества. Например, в одном из заведений девица Вера Коптева была заподозрена гостем в краже-у него пяти тытысяч рублей. Гость этот, сибирский купец, заявил полиции, что он был в комнате Веры с ее подругой Сарой Шерман: иоследняя, посидев с ним около часа, ушла, а с Верой он оставался всю ночь и ушел от неё пьяный. Делу дан был законный ход; долго тянулось следствие: обе обвиняемые были подвергнуты предварительному заключению, судились и, по недостатку улик, были оправданы. Возвратясь после суда к своей хозяйке, подруги снова попали под следствие; хозяйка была уверена, что кража - дело их рук, п желала получить свою долю. Саре удалось доказать, что она не участвовала в этой краже; тогда хозяйка ревностно принялась за Веру Коптеву. Она заперла ее в баню и там кормила соленой икрой, но, несмотря на это и многое другое, девица не сознавалась, где спрятала деньги. Пришлось прибегнуть к помощи Васьки. Ему было обещано сто рублен, если он допытается, где деньги. И вот однажды ночью в баню, где сидела Вера, мучимая каждой, страхом и тьмой, явился дьявол. Он был в черной лохматой шерсти, а от шерсти его исходил запах фосфора и голубонатый светящийся дым. Дно огненные искры сверкали у него вместо глаз. Он встал перед девушкой и страшным голосом спросил ее: - Где деньги?.. Она сошла с ума от ужаса. Это было зимой. Поутру другого дня её, босую и в одной рубашке, вели из бани в дом по глубокому снегу, она же тихонько смеялась и говорила счастливым голосом: - Завтра я с мамой опять пойду к обедне… опять пойду… опять пойду к обедне… Когда Сара Шерман увидала ее такой, она тихо и растерянно объявила при всех: А ведь деньги-то украла я… Трудно скапать, чего больше было у девиц к отношении к Ваське: страха перед ним или ненависти к нему. Все они наигрывали с ним и заискивали у него, каждая из них усердно добивалась чести быть его любовницей, и в то же время все они подговаривали своих кредитных друзей сердца, гостей и знакомых вышибал избить Ваську. Но он обладал страшной силон и допьяна никогда не налипался - трудно было сладить с ним. Не раз ему подсыпали мышьяк к пищу, чай и пиво, и однажды допольно удачно, но он выздоровел. Он как-то узнавал обо всем, что предпринималось против него; но незаметно было, чтоб знание того, чем он рискует, живя среди бесчисленных врагов, понижало или повышало его холодную жестокость к девицам. Равнодушно, как всегда, он говорил: - Знаю я, что вы меня зубами бы загрызли, кабы случай вышел вам. [5].. Ну, только напрасно вы яритесь… ничего со мной не будет. И, оттопырив свои толстые губы, он фыркал в лица им,- должно быть, смеялся над ними. Он водил компанию с полицейскими, с такими же, как сам он, вышибалами и с сыщиками, которых всегда много бывает в публичных домах. Но среди них у него не было друзей, ни одного из своих знакомых он не желал видеть чаще других, ко всем относился одинаково ровно и совершенно безучастно. С ними он пил пиво и говорил о скандалах, каждую ночь случавшихся в околотке. Сам он никуда не ходил из своего дома, если его не звали по делу, то есть за тем, чтоб выпороть или - как там говорилось - постращать чью-нибудь девицу. Дом, в котором он служил, принадлежал к числу заведений средней руки, за вход в него с гостей брали по три рубля, за ночь - по пяти. Хозяйка дома, Фекла Ермолаевна, сырая дородная женщина лет под пятьдесят, была глупа, зла, побаивалась Васьки, очень ценила его и платила ему но пятнадцати рублей в месяц при ее столе и квартире - маленькой, гробообразной комнате на чердаке. В ее заведении, благодаря Ваське, среди девиц царил самый образцовый порядок; их было одиннадцать, и все они были смирны, как овцы. Находясь в добродушном настроении и разговаривая со знакомым гостем, Фекла Ермолаевна часто хвасталась своими девицами, как хвастаются свиньями или коровами. У меня товарец первый сорг,- говорила она, улыбаясь довольно к гордо.- Девочки все свежие, ядреные - самая старшая имеет двадцать шесть лет. Она, положим, девица в разговоре неинтересная, так зато в каком теле! Вы посмотрите, батюшка,- дивное диво, а не девица. Ксюшка! Поди сюда… Ксюшка подходила, уточкой переваливаясь с боку набок, гость смотрел ее более или менее тщательно и всегда оставался доволен ее телом..'Это была девушка среднего роста, толстая и такая плотная - точно ее молотками выковали. Грудь у нее могучая, высокая, лицо круглое, рот маленький с толстыми ярко-красными губами. Безответные и ничего не выражавшие глаза напоминали о двух бусах на лице куклы, а курносый нос и кудерьки над бровями, довершая ее сходство с куклой, даже у самых невзыскательных гостей отбивали всякую охоту говорить с нею о чем-либо. Обыкновенно ей просто говорили: - Пойдем!.. И она шла своей тяжелой, качающейся походкой, бессмысленно улыбаясь и поводя глазами справа налево, чему ее научила хозяйка и что называлось завлекать гостя. Её глаза тау привыкли к этому движению, что она начинала завлекать гости прямо с того момента, когда, пышно разодетая, выходила вечером в зал, еще пустой, и так ее глаза двигались из стороны в сторону всё время, пока она была в зале: одна, с подругами или гостем - все равно. У нее была еш,ё одна странность: обвив свою длинную косу цвета нового мочала гокруг шеи, она опускала конец, ее на грудь и все время держалась за нее левой рукой,- точно петлю носила на шее своей… Она могла сообщить о себе, что зовут ее Аксинья Калугина, а родом она из Рязанской губернии, что она девица, согрешила однажды с Федькой, родила и приехала в этот город с семейством акцизного, была у него кормилицей, а потом, когда ребенок умер, ей отказали от места и наняли сюда. Вот уже четыре года она живет здесь… - Нравится? - спрашивали её. - Ничего. Сыта, обута, одета… Только беспокойно вот… И Васька тоже… дерется всё, чёрт… - Зато весело?! - Где? - спрашивала она, завлекая гостя. - Здесь-то… разве не весело? - Ничего!..- отвечала
Страницы:
1 [2] [3]
