3. ДАРЬЯ –Ну ж, вообще!.. — удивился Сережка, услышав про Колькину мать. — Сестра с братом, мать с сыном. Не семейка, а сплошное блядство! Как в том анекдоте: брат уделывает сестричку и говорит: «А с тобой классно, лучше, чем с мамкой!» — «А мне и папаня с дедом то же говорят, — отвечает сестричка. —Правда, дед добавляет, что с мамкой ему больше нравится…» А как ты о тетке Дарье узнала? —Да все та же Катька рассказала. Она все время шпионила.И когда к матери кузнец шастал, а потом другие мужики в гости заглядывали, ну и эту историю углядела. А мать Кольки, надо сказать, еще молодая, ей и сорока нет, на тело справная, широ– козадая и сисястая. Да и на личность подходящая. Пришла она раз домой… — И Симочка рассказала (опять же со слов «шпионки»), что произошло дальше в этой семейке. Итак, Дарья пришла как-то поздно вечером домой в изрядном подпитии. В колхозный амбар, где происходила переборка картошки, бабы притащили откуда-то чуть ли не ведро самогонки, и был устроен «праздник души». Сидя на кровати в маленькой спаленке, Дарья сбросила валенки, стащила юбку, фланелевые рейтузы и, оставшись в одной кофтенке, медленно расстегнула бюстгальтер, освобождая из плена свои тяжелые, налитые груди. Катька уже спала за ширмой в углу комнаты, а Колька в зальце складывал тетрадки в сумку. Он уже разделся, был в одних трусах и готовился лечь спать. Но потом передумал, вошел в спаленку и принялся рыться на полке, разыскивая нужную ему книжку. «А, сыночек пришел!» — пробормотала Дарья и, не обращая внимания на присутствие сына, сбросила с плеч кофтенку, достала из комода чистую белую сорочку и стала ее прикидывать на себя, смотрясь в небольшое зеркало на стене. Колька как завороженный смотрел на мать, сравнивая се тело с девичьим телом старшей сестры, и вспоминал, как щупал у сестренки красивые мягкие титьки, как Зинка научила ей совать письку ей между ног. И он подумал, что с удовольствием проделал бы то же с мамкой, если бы та ему разрешила. А ее титьки показались ему еще более соблазнительными, и все ее тело притягивало к себе с непостижимой силой. Хотя он не однажды видел ее голой, видел, как она кувыркалась в постели с мужиками, предаваясь любовным утехам, но такого острого желания у него не было никогда. Очевидно, амурная встреча с сестрой явилась каким-то толчком, пробудила у него неподдельный интерес к женскому полу, явилась переломным моментом в его детской психике. Дарья, несмотря на свои годы, непосильную работу, рождение трех детей, была еще хороша собой. Высокая, статная, большие красивые груди, крутые бедра, пышный зад — все это выглядело очень соблазнительно и могло вскружить голову любому мужику. Да так оно и было на самом деле. Оставшись без мужа за два года до войны (попал в пьяном виде под поезд), Дарья не стала горевать во вдовьем одиночестве и, будучи по натуре любвеобильной, стала крутить напропалую с мужиками. В ее доме постоянно гостили сменяющие друг друга сожители, ухажеры, молодые парни и прочие любители «переспать». И все они ублажались веселой вдовой по полной программе, без всякого отказа. К их услугам всегда был самогон, мягкая перина и жаркие ласки искусной любовницы. Но все это было уже в прошедшем времени — война подмела всех мужиков.
…Дарья повернула голову и увидела, что сын широко раскрытыми глазами, не мигая, в упор с вожделением рассматривает ее стати. И еще она обратила внимание, что трусы у нею как-то странно оттопырились. Дарья смекнула, в чем дело, но вместо того, чтобы поставить вообразившего невесть что сынка на место, стала, неожиданно для себя самой, разжигать у сыночка появившийся интерес к ее обнаженному телу. Как бы продолжая рассматривать себя в зеркало, она поворачивалась в разные стороны, с силой сжимала в ладонях груди, теребила соски, оглаживала живот, накрывала ладонью лобок и, раздвигая ноги, перемещала руку все ниже и ниже… — Смотри, сынок, смотри на свою мамку! — участливо приговаривала она заметно изменившимся от возбуждения голосом. — Какая красивая она у тебя! И замотала ее проклятая работа. И день и ночь, как на каторге! Забыла совсем дорогого сыночка. А ты, я вижу, соскучился по мне? Да? Мне сегодня что-то не хочется спать. Давай полежим вместе, ты мне расскажешь про школу. Хорошо? Только я посмотрю, заснула ли Катюша. Она подошла к ширме, заглянула. Дочка спала, слышалось ее ровное, спокойное дыхание. На самом же деле хитрюга притворялась. Как только мать отошла, она повернула голову и приникла к щели в ширме. Дарья легла в постель и за руку притянула к себе Кольку. —Иди же, иди ко мне! Вот так, ложись рядом. Помнишь, как на ночь я тебе сказочки рассказывала? — Она уложила его рядом, крепко прижала к себе, обняла за шею. — Давай полежим вот так. Тебе хорошо со мной? —Хорошо, — ответил сынок, прижимаясь к мамке со всей силой, и она почувствовала, как какой-то твердый предмет упирается ей в бок. Что за предмет, догадаться было не трудно. —Ну вот и славно! — с этими словами, обняв Кольку горячими руками, она прижала его голову к своей обнаженной груди. Был ли это порыв материнской любви, внезапный всплеск страсти или же необдуманный пьяный поступок, объяснить не смог бы ни один психолог. А Колька… Он судорожно вцепился руками в обнаженные мамкины груди и стал их тискать, теребить, прижимать к своему лицу. Конечно же мамаша с радостью предложила бы свои прелести сильным мужским рукам, которые знали, как надо ласкать, но… А дальше началось и вовсе невообразимое. Она поднесла к лицу сына вторую грудь, ткнула в губы торчащим соском. —Вот так, молодец! А теперь снова эту… И укуси чуть-чуть зубами… только не сильно… И держи их в руках, и сжимай крепко-крепко. Сделай хорошо своей мамке. Стоит ли говорить о том, что сыночек беспрекословно выполнял указания своей страстной мамаши. И тут ему опять вспомнились не раз виденные картины мамкиных ночных свиданий с мужиками. Колька, конечно, знал, что таким образом кормят только грудных детей, но ему было приятно сосать груди, и он чувствовал, что это нравится и мамке. А еще в этот момент он вспомнил, что точно так же поступали и ночные кавалеры: кузнец, сосед дядя Петя, тракторист Сашка. Они по очереди навещали мамку, пока их не забрали на фронт. Но они не только сосали молочко, они проделывали с мамкой и разные другие вещи — конечно, каждый по отдельности. Засунув большую письку между ее ног, подолгу тряслись на мамке, ставили ее на четвереньки и сзади толкали животом, задирали вверх ее ноги, как оглобли. Мамке все это нравилось, и она сама садилась на них верхом, сосала и облизывала их торчащие письки. Наверное, ей часто бывало и больно, потому что она стонала и дергалась, но все равно вскрикивала: «Давай еще, еще… ой, миленький…» Всё это Колька часто наблюдал по ночам, разбуженный шумом, скрипом кровати, пьяными выкриками гостей и стонами мамки. Наблюдая за происходящим, он начинал испытывать ранее незнакомое волнение и даже смутное желание очутиться на месте этих мужиков, полежать рядом с голой мамкой, прижаться к ее телу. Наверное, тогда Колька, наблюдая за материными любовными утехами, и стал проявлять повышенное внимание к своей письке, стал заниматься «детским грехом». Чего, кстати, не могло избежать большинство мальчишек и девчонок. —А теперь погладь меня везде… сначала тут… Дарья перехватила его руку и прижала к низу своего живота, потом переместила на крутые бедра, пышные колышущиеся ягодицы. —Хорошо, сыночек… молодец… А ты помнишь, как я тебя купала маленького в ванночке? Ты лежал такой нежненький, бултыхал ножками, а я целовала твою маленькую, сладенькую писюльку. Стоит ли говорить о том, что таких подробностей о своем младенчестве Колька помнить не мог. Зато он хорошо помнил, как его мамка по ночам целовала письки у своих ухажеров: дяди Коли и тракториста Сашки, как она облизывала их языком, глубоко заглатывала в рот. И он, наблюдая не раз подобные сцены, удивлялся, чего могла найти его мамка вкусненького в этих больших, толстых, торчащих письках.
